Слава, любовь и скандалы - Страница 139

139

— Это только естественно, в этом нет ничего нерационального. — Эрик взял руки Фов в свои. — Я понимаю, что еще слишком рано принимать решение. Просто приезжай и живи со мной. Мы посмотрим, как нам будет вдвоем. Ведь это не слишком серьезный шаг, правда? Интерлюдия, если ты хочешь. Поедем ко мне в Авиньон, и мы проведем эту весну вместе.

Фов не поднимала глаз от своей чашки, совершенно запутавшись. «Он не понимает. Я ему не верю. Я никому не могу верить. Я доверяла моему отцу, и чем все это кончилось? Не знаю, смогу ли когда-нибудь вообще поверить мужчине. Интерлюдия… Он назвал это интерлюдией… Но с нее и начинается все самое ужасное в жизни. Много лет назад в Париже Магали тоже переживала интерлюдию… Моя мать тоже позволила себе начать ее… За интерлюдией следует прелюдия, а что потом? Весна в Авиньоне? Нет, это опасно, слишком опасно. Если кому-нибудь веришь, опасность всегда рядом. Мне нужна моя привычная жизнь, где у меня есть рабочий кабинет, где люди нуждаются во мне, где я выросла, где я в безопасности. В безопасности!»

— Нет, — ответила Фов, не поднимая головы. — Я не могу. Я должна вернуться в Нью-Йорк. Может быть, я приеду в отпуск… — ее голос прервался.

— Не беспокойся, — Эрик встал. — Я не сразу понял, что сама мысль о браке со мной тебе отвратительна. Я бы не стал так долго докучать тебе, если бы знал. Ты говорила, что любишь меня, но ты любишь меня недостаточно. Прости, это моя ошибка.

Он положил деньги на столик и вышел.

— Я знала, что он меня не поймет, — прошептала Фов.

— Что-то не так, синьорина? — спросил подошедший официант.

— Нет, все в порядке, — ответила Фов. — Это всего лишь конец…

— Простите?

— Конец интерлюдии.

31

Фальк привык к лести красивых женщин и перестал обращать на нее внимание. Иногда ему казалось, что он уже не помнит, что такое быть польщенным… Но когда Фов Люнель пригласила его к себе на ужин — первый ужин, приготовленный ею самостоятельно, — он почувствовал себя именно польщенным.

— Я могу оказаться никуда не годной кулинаркой, — предупредила Фов.

— Почему ты так решила?

— Я еще ни разу не готовила для гостей, так что успех маловероятен.

— Ничего, я рискну.

Он ждал, пока Фов смешает на кухне напитки и принесет их, и разглядывал ее гостиную. Очень похоже на чердак старого семейного дома… Интересно, Фов вообще что-нибудь выбрасывает? Художественный вкус внучки Маги проявился только в одном. Она выкрасила пол изумрудно-зеленой краской и не стала покрывать его ковром, подобрав обивку мебели в тон. На ситце пышных подушек викторианских кресел и диванов цвели пышные розы. Приглядевшись поближе, Фальк вспомнил, что когда-то эта ткань использовалась в качестве занавесок в квартире Маги на Пятой авеню.

Он легко мог вспомнить происхождение почти каждой вещи в этой заставленной комнате. Вот огромная клетка для птиц, которую он сам как-то купил Фов на Третьей авеню как-то в субботу. Вокруг нее стояли еще семь клеток разных размеров, образуя сложную структуру, в которой не пели птицы. А вот гигантская соломенная шляпа на стене, которую он привез ей из Юкатана, но только теперь рядом с ней висел десяток других, разных размеров и форм. Грациозная старинная лира, которую он подарил Фов на Рождество, когда девочке было двенадцать, висела на другой стене, окруженная собранием старинных музыкальных инструментов, флейтами, скрипками, гобоями и даже поцарапанным кларнетом, которому вернули былое сияние. Повсюду у Фов стояли корзины. В некоторых росли растения, в других расположились карандаши, в третьих лежали блокноты, отрезки тканей и мотки пряжи.

А подушки! Можно подумать, Фов опустошила весь рынок подушек, найдя самые редкие экземпляры. Фальк понимал в этом толк, отдавая предпочтение старинной мебели и вещам. На полках стояли все тома «Волшебника из страны Оз», многочисленные приключения Мэри Поппинс, а также другие детские книги. Фов ничего не отдавала и не выбрасывала. Пара задрапированных каменных сфинксов в натуральную величину, так он подумал, хотя ни разу живых и здоровых сфинксов не видел, охраняли камин с отполированной медной решеткой.

Фов не стала зажигать в нем огонь, потому что день в середине сентября 1975 года выдался теплым. Но вместо этого она зажгла множество низких белых свечей, поместила их в стеклянные стаканы и расставила на решетке, чтобы камин не казался черным и мертвым. У высоких узких окон, выходящих на роскошное дерево аканта, стоял круглый стол, покрытый тремя разными скатертями. Первая, ниспадающая до самого пола, была из хрустящей ярко-красной тафты; вторая представляла собой старинный шелковый ковер всех оттенков розового, а самая верхняя была из белого тончайшего льна с каймой из вышитого органди.

На письменном столе Фов в старинных резных рамках стояли только три фотографии: Маги и Дарси, сидящие на траве перед загородным домом; Маги в окружении своих самых известных десяти манекенщиц, и увеличенная пробная фотография двадцатилетней Тедди, которую сделал сам Фальк в 1947 году.

Он отвернулся, не в силах долго смотреть на это изумительное лицо, и его взгляд привлек странный предмет, гигантский плюшевый медведь-панда, знававший лучшие дни. Он сидел на почетном месте в кресле-качалке в углу комнаты. Изумленный Фальк огляделся по сторонам в поисках других животных. Ряд носовых фигур с кораблей, армия крохотных статуэток, коллекция музыкальных шкатулок, лес разнообразных свечей и на каждом столике несколько ваз для цветов разной высоты. Да, безделушек много, но он с облегчением заметил, что больше никаких плюшевых зверей в гостиной не оказалось.

139