Слава, любовь и скандалы - Страница 152

152

— Вот как. — Авигдору удалось скрыть свое удивление.

— Мне известно, что и для вас это не тайна, как и для многих других. Не спорьте, не надо. Просто скажите мне, вы все еще полагаете, что у меня есть «долг» по отношению к нему?

— Да, — твердо сказал Авигдор.

— Но почему? Как вы можете?

— Что бы ни совершил Жюльен Мистраль, вы не можете отрицать, что он любил вашу мать и она любила его. И он очень любил вас. Это абсолютно ясно из его завещания. Серию «Кавальон» Мистраль написал для вас, Фов, и из-за вас. Вы не можете повернуться к этому спиной.

— Значит, вы простили его?

— Да, я простил.

— Почему? — Фов подалась к нему.

— Возможно, потому, что он был гением. Я знаю, что это не оправдание, но это объяснение. Мой отец часто повторял мне слова из книги Иова. Если я не ошибаюсь, там сказано: «Великие люди не всегда мудры». Они также не всегда добры и смелы. Но дело не только в этом. Я прощаю его потому, что Мистраль был человеком, и я человек, всего лишь человек. Я ему не судья.

Авигдор как раз произносил последнее слово, когда в комнату вошел Эрик. Он остановился на пороге. Фов слушала Авигдора-старшего, но смотрела на Эрика.

— Возможно, вы и правы, но я не хочу ничего из прошлого.

— Я прошу только об одном визите, Фов, — настаивал Авигдор. — А потом вы можете поступить, как вам вздумается.

— Я думаю, что вам обоим придется удовольствоваться боевой ничьей, — заявил Эрик.

Адриан Авигдор с любопытством посмотрел на густо покрасневшую до корней волос Фов, неохотно кивнувшую в знак согласия. Почему это его сын говорит о какой-то ничьей, когда он, Адриан Авигдор выиграл? Он ни минуты не сомневался в своей победе. Адриан Авигдор не привык проигрывать дамам.

Несколько дней спустя, когда пошла уже вторая неделя октября, три оценщика, назначенные Министерством по налогам, наконец собрались приехать в «Турелло». Правительству пришлось ждать, чтобы самые известные эксперты Франции смогли оценить наследие Мистраля, потому что его состояние должно было стать слишком внушительным источником дохода для государства, чтобы доверить его оценку кому-нибудь одному.

По мере того, как Фов с Эриком и его родителями подъезжала все ближе к Фелису, ее беспокойство нарастало. Ей оказалось трудно принять тот факт, что ее все-таки убедили приехать еще раз в тот дом, две комнаты которого она любила больше всего на свете: мастерскую отца и свою спальню в башне. С шестнадцати лет Фов пыталась забыть о «Турелло».

После рассказа Кейт она испытала ужас, разрывающую сердце боль и безнадежную печаль за тех неизвестных, кому ее отец отказал в приюте. Ее охватил жгучий стыд. И вот теперь все эти эмоции, едва не лишившие ее рассудка много лет назад, снова нахлынули на Фов. Она ощущала их тем острее, чем ближе они подъезжали к Фелису. Ей казалось, что холод пробирает ее до костей. Напряжение и волнение заставляли ее прочувствовать каждый позвонок, словно больной зуб.

Чувства Фов были обострены до предела. Краски окружающего пейзажа казались такими яркими, что даже солнечные очки не смягчали их. Голоса Эрика и его родителей пронзительно отдавались в ушах, их жесты почему-то стали слишком порывистыми. Все вокруг приобретало очертания галлюцинации, которая становилась все более невыносимой. Машина медленно ползла в гору, пробиралась между высокими дубами, и наконец за кипарисами показались стены «Турелло».

Эрик остановил автомобиль на лужайке, заросшей чертополохом и луговыми травами, высохшими за лето. Фов медленно, неохотно вылезла из машины. Запах жимолости ударил ей в ноздри. Ей удалось так много забыть. Ей удалось забыть, что стены скрывала жимолость. Ей удалось забыть, что она никогда не могла сделать достаточно глубокий вдох и впитать в себя эту сладость. В этом благоухании сохранилось воспоминание о счастье.

— Судя по всему, оценщики уже приехали и ждут нас, — сказал Адриан Авигдор, пытаясь заставить Фов сделать шаг вперед. Она стояла напряженная и, как ему показалось, охваченная страхом. Ему и самому было не по себе. Он не бывал здесь с лета 1942 года, когда Марта Полиссон отказалась впустить его. Тогда Авигдор обернулся, уходя, и увидел в окне мастерской своего друга Жюльена Мистраля, безучастно смотревшего ему вслед.

— Идем. — Эрик бесцеремонно взял Фов за руку. Он буквально втащил ее во двор.

Пятеро мужчин курили, о чем-то беседуя у дверей. Одним из них был Этьен Делаж, дилер Мистраля, представлявший Надин Дальма. Трех оценщиков сопровождал инспектор налогового департамента из Авиньона. Каждый назвал себя и пожал руку Фов, Эрику и его родителям.

— Кто откроет нам дверь? — поинтересовался один из экспертов, высокий и элегантный парижанин с бородкой.

— У меня есть ключ, — ответил Делаж.

Налоговый инспектор из Авиньона снял печати с двери мастерской Мистраля.

— Мадемуазель? — обратился он к Фов, кивком указывая на дверь. Она лишь покачала головой.

Но все отступили в сторону, и Фов пришлось первой переступить порог, как того требовали приличия. Она расправила плечи, сделала несколько решительных шагов и остановилась как вкопанная. Тот шок, который она испытала, вдохнув знакомый аромат жимолости, оказался ерундой, незначительной мелочью по сравнению с тем, как подействовала на нее такая привычная и любимая ею смесь запахов, царившая там, где ее отец работал почти пятьдесят лет. Фов едва не закричала, столкнувшись со своим прошлым.

Фов на мгновение закрыла глаза, испуганная воспоминаниями. Наконец она все же подняла голову и оглядела мастерскую.

152