Слава, любовь и скандалы - Страница 107

107

— Ты на меня уставилась, — сказал Эрик и улыбнулся.

— Это ты на меня уставился, — возмутилась Фов.

— Может быть, все-таки потанцуем?

— Потанцуем.

Оркестр только начал играть «Жизнь в розовом свете». Эрик обнял Фов. Она приготовилась танцевать так, как это было принято в Провансе, но неожиданно оказалась крепко прижата к его груди. Эрик мастерски вел ее в танце, который и в самом деле, если верить ее двигавшимся в такт ногам, оказался вальсом. Возможно, оркестр и не следовал принятому размеру — раз, два, три, раз, два, три, — но все же они волшебным образом вальсировали, и так грациозно, что дирижер, понаблюдав за ними, сделал знак музыкантам, и они заиграли «Голубой Дунай». Когда музыка смолкла, Фов и Эрик остановились и увидели, что остались одни в кругу зрителей, наблюдавших за ними с таким выражением, словно Джинджер Роджерс и Фред Астер материализовались на танцевальной площадке в Юзесе.

— Это было замечательно! — сказали хором Эрик и Фов.

— Идем, пора выпить чего-нибудь холодненького. Я понял о тебе три важные вещи и собираюсь произвести на тебя впечатление своей образованностью, — заявил Эрик и повел ее из круга.

Рядом с залом нашлось кафе, где собирались поиграть в карты те, кто привел на танцы дочерей. Фов и Эрик нашли свободный столик и заказали кока-колу.

— Во-первых, — начал он, — ты иностранка, во-вторых, ты художница, а в-третьих, от тебя пахнет лучше, чем от всех девушек в мире.

— Но я не пользуюсь духами, — запротестовала Фов.

— Именно об этом я и говорю.

— О! — Фов подумала немного над его словами и вдруг почувствовала, что краснеет. Эта способность заливаться ярким румянцем в самый неподходящий момент передавалась женщинам Люнель из поколения в поколение. — Откуда ты узнал, что я иностранка? — поинтересовалась Фов, легко переходя на южный акцент.

— Поздно спохватилась, я и сам так умею. Ты вальсируешь как иностранка — божественно, если быть честным. Здесь такому не научишься.

— О! — Фов покраснела еще гуще. — Как ты догадался, что я художница?

— Только художница могла сочетать такие цвета в своем наряде. Розовое платье в сочетании с рыжими волосами и так обратило бы на себя внимание, но добавить оранжевые колготки и эти ярко-зеленые туфли…

— Меня интересует искусство, — уклонилась от прямого ответа Фов.

Она никогда не говорила посторонним, что сама пишет картины. Только ее семья, Мелвин Алленберг и несколько близких друзей знали об этом, но никто из них не подозревал, насколько серьезно она относится к этому.

— «Интересует искусство»? — переспросил он. — И это все?

— Я хожу на выставки, в галереи и музеи. Нью-Йорк — это, в конце концов, столица искусства.

— Ньюйоркцам просто нравится так думать, — усмехнулся Эрик. Ни один француз не признал бы, что после войны центр притяжения для всех, кто занимается искусством, переместился в Соединенные Штаты.

— Брось, ты же знаешь, что так и есть. По субботам достаточно пройтись по галереям на Мэдисон-авеню, и ты увидишь больше современного искусства, чем в Париже. А ведь есть еще и музеи. Мы с моим другом Мелвином ходим на выставки не реже трех раз в месяц.

— Твоим другом Мелвином? Он что, эксперт?

— Мелвин блестяще разбирается в искусстве. Просто удивительно, как много он знает… И он такой лапочка.

— Этот образцовый мужчина еще и красив, как я понимаю?

— Пожалуй, нет, но просто удивительно, как легко девушки влюбляются в него. Я могу рассказать ему обо всем и рассчитывать на его понимание.

— Мне кажется, что ты и сама в него влюблена, — мрачно заметил Эрик.

— Влюблена? О Эрик, какая замечательная мысль! — Фов фыркнула от смеха.

— Что, черт побери, в этом такого замечательного? Мне кажется, что ты проявляешь полное отсутствие вкуса, сидя здесь со мной и превознося до небес блистательного, красивого, милого Мелвина, с которым ты так часто проводишь дни на выставках.

— И вечера тоже. Видишь ли, Эрик, есть еще и вернисажи, а бабушка отпускает меня на самые важные из них только с Мелвином, — заметила Фов с лукавой усмешкой.

— Ну это уж слишком! — Эрик одним глотком допил колу и стукнул стаканом по столу. — Я возвращаюсь на танцы.

— Эрик!

— Что? — Он обжег ее яростным взглядом.

— Мелвин старик, ему сорок три или даже сорок четыре года. Он мне вместо дяди. Когда-то он встречался с моей матерью.

— А тебе самой сколько лет? — Эрик уселся обратно на стул, с трудом скрывая облегчение.

— Шестнадцать, — ответила Фов и вдруг показалась себе страшно юной. Ее тоска по пятнадцатилетнему возрасту неожиданно испарилась.

— А мне двадцать.

И они улыбнулись друг другу без всякой причины. Фов неожиданно поняла, что привлекло ее в лице Эрика с первой же секунды. Она поверила ему, поверила безоговорочно и сразу. Как странно. Как она могла поверить незнакомцу? Да еще красивому? Софи и Луиза говорили ей, что такие мужчины испорчены и думают только о себе. Их следовало избегать во что бы то ни стало. Что ж, похоже, Софи и Луиза ничего не понимают в жизни.

— Помимо знаний о живописи, полученных благодаря доброму старому Мелвину, я полагаю, ты имеешь некоторое понятие и об архитектуре тоже? — спросил Эрик.

— Ни малейшего, — честно призналась Фов. — Так, какие-то общие места.

— Хвала создателю за это. — В голосе Эрика прозвучала искренняя радость. — Я архитектор, вернее, буду им. Я учусь в Школе изящных искусств.

— Почему тебе доставило такое удовольствие мое признание в полной некомпетентности?

107