— В мире нет более прекрасного места, — объявил Мистраль Кейт, после того как они три дня подряд проездили по горам и фермам, возвращаясь в Вильнев только к ужину.
— Достаточно ли ты видел, чтобы судить беспристрастно? — не удержалась от едкого замечания Кейт.
— Есть очевидные вещи. Что можно еще просить у природы, Кейт, как не эти горы, эту землю, это небо, эти деревья и эти камни? Я был прав, что вернулся сюда. В Париже я забыл, что такое горизонт, я забыл, что такое зелень. Ничто на земле, Кейт, не бывает таким зеленым, как лист винограда, когда на него падает послеполуденное солнце.
Кейт еще ни разу не видела Мистраля таким довольным. Казалось, все его существо переполняет свет Прованса.
Да она и сама чувствовала себя иначе. Дни, проведенные на свежем воздухе, пропахшем вереском, розмарином и тмином, заставили ее забыть об утонченности. Острые черты ее лица, которое она обычно покрывала тонким слоем пудры, смягчились и загорели, и оно стало казаться круглее, мягче, теплее. Тонкие губы, на которых больше не было привычной ярко-красной помады, выглядели полнее и мягче на фоне порозовевших щек и белоснежного лба, на который падали пепельно-белокурые легкие пряди. Ими играл ветер, и Кейт забыла о правильном проборе, перестала надевать шляпу, позволяя волосам ложиться так, как им заблагорассудится. И эта новая небрежность только подчеркнула совершенство ее лица. Оказавшись в деревне, она уже не выглядела так неприступно, и никак не старше своих двадцати трех лет.
— Ты был прав насчет путеводителя, — призналась Кейт, когда они заканчивали ужинать в саду пансиона мадам Бле.
— Но, Кейт, подумай только, ты же не видела папский дворец в Авиньоне, не посмотрела на римскую арену в Арле и фонтаны в Эксе. Да, чуть не забыл, еще мы не посетили так называемый «Квадратный дом» в Ниме, а ведь его построили в шестнадцатом веке до нашей эры!
— Почему ты все время дразнишь меня, Жюльен? Я уже сказала, что ты был прав. Ты хочешь, чтобы я извинилась?
— Извинилась? Ты? Высокомерная нью-йоркская дама, богатая и элегантная американка, манипулирующая людьми с такой ловкостью, что они даже об этом не подозревают? — Мистраль усмехнулся.
— Это несправедливо, я с этим не согласна. — Кейт говорила спокойно, не повышая голоса, но она чувствовала, как ее охватывает гнев. Почему всякий раз, как она идет ему навстречу, он на нее набрасывается?
— Почему же? Ты просто не хочешь видеть себя такой, какова ты на самом деле. Должен признать, что здесь, в Провансе, ты несколько изменилась. Но в Париже ты была в своей среде, и мне еще не доводилось встречать женщину, которая умела бы так настоять на своем. Ты неподражаема, Кейт. И что плохого в том, что ты богата, отлично одеваешься, не видишь дальше своего носа и берешь от жизни то, что тебе хочется? Многие женщины с удовольствием поменялись бы с тобой местами.
— Черт бы тебя побрал, Жюльен! Как ты можешь судить о том, что Я за человек? Ведь, кроме твоей работы, ты ни о чем больше не думаешь, я в этом убедилась. Ты настоящий монстр. — Кейт едва верила своим ушам. И это ее губы произносят все эти горькие слова? Где ее выдержка, где чувство меры и приличий, так свойственные ее натуре? Что с ней вообще происходит?!
Мистраль улыбнулся, словно мальчишка, дразнящий котенка.
— А ты, дражайшая Кейт, конечно, позволишь любому переступить через тебя, потому что ты слишком добросердечная. Мягкая, миролюбивая Кейт, ничего никогда не требующая взамен Кейт Браунинг, довольствующаяся в жизни только теми плодами, которые сами падают к ее ногам.
Слишком рассерженная, чтобы ответить ему, она молчала, кусая губы, пытаясь справиться со вспышкой гнева.
А Мистраль продолжал лениво:
— Мы с тобой просто замечательно приличные люди, две неповторимые личности, которые могут составить интересную комбинацию. Что скажешь, Кейт? Стоит ли нам провести эксперимент?
Она выскочила из-за стола и ушла в темный угол сада, подальше от света фонарей. Мистраль догнал ее и схватил за плечи. Тело Кейт напряглось, сопротивляясь, она отвернулась, крепко сжав губы. Но Мистраль сломил ее сопротивление, повернув ее лицо к себе. Кейт не подняла глаз. Было ли это негодование или обида, его, в сущности, не заботило. Мистраль захотел эту женщину, и она, конечно же, вызвалась сопровождать его в этой поездке не из человеколюбия. Опыт подсказывал ему, что женщины так не ведут себя. Даже богатые американки в дорогих твидовых костюмах.
— Кейт, идем в мою комнату. Я хочу увидеть тебя обнаженной на моей кровати.
— Жюльен!
— Только не говори мне, что ты шокирована. Неужели я слишком откровенен для мисс Браунинг? Тебе нужны изящные выражения, Кейт? Я хочу трахнуть тебя. Если тебя это не устраивает, просто скажи мне об этом. Я не стану просить снова. Так да или нет?
— Как романтично, — пробормотала она.
— Повторяю, да или нет?
В сумраке сада он увидел, как на ее лице отразилась такая буря противоречивых эмоций — от гнева и обиды до откровенного желания, — что он просто обнял ее, не говоря больше ни слова. Мистраль повел Кейт через сад, потом вверх по лестнице, едва придерживая рукой за талию. Кончики его пальцев ощущали, насколько неподатливо ее тело, как она не хочет прижаться к нему, как старается идти так, словно он не касается ее, и все же она идет, куда он пожелает.
Он отпустил ее, чтобы запереть дверь комнаты, а когда снова повернулся к ней, то обнаружил, что Кейт отошла к окну и, как ему показалось, зачарованно смотрит в сад. Через секунду Мистраль уже стоял с ней рядом. Он осторожно провел по ее шее кончиком пальца. Кейт не вздрогнула и не повернулась к нему, а продолжала стоять, вцепившись пальцами в подоконник.